«ЧИТО – ГВРИТО».

Георгий Коробейников, молодой энергичный и очень инициативный мужчина тридцати с маленьким хвостиком лет, темноволосый (с намечающейся лёгкой проседью на висках), улыбчивый, словоохотливый, с пышными рыжеватыми усами решил устроить прощальную гастроль под разлапистым фикусом в фойе главного корпуса санатория, что под Читой.

Контингент отдыхающих – людей в основном пенсионного и близкому к этому уровню возраста (в простонародии – "старпёры"), образовав творческий полукруг, затаив дыхание, устремил свой взор на Георгия, лихо вскинувшего на грудь гармонь-двухрядку с инвентарным номером на грифе.

Пробежав для форсу искромётную гамму, разогрев, так сказать, пальчики и клавиатуру инструмента, Коробейников от сознания собственной значимости крякнул и обратился к публике с вопросом: «С чего начнём господа-товарищи?»

И понеслась веселуха. Слухач Георгий любую мелодию подхватывал с полоборота, был очень деликатен к исполнителям, не «забивал» своим великолепным аккомпанементом вокалистов. Прогнали почти весь традиционный для подобных мероприятий репертуар от «Рябины кудрявой», частушек умопомрачительного содержания до бамовских гимнов. Коробейников без напряга перешёл на плясовые.

Позабыв про свои опорно-двигательные проблемы, вся женская и немногочисленная мужская половины с шутками-прибаутками ринулись лихо отплясывать.

Мужчины ради дамской симпатии выписывали ногами такие кренделя, что, не выдержав такого обольстительного напора, женщины с визгом кидались в круг, чтобы своим задором и непосредственностью отдаться танцам с достойными кавалерами…

Возле приглушённого телевизора в пол-оборота к танцующим сидел молодой чернявый парень в белом крупной вязки свитере. Мероприятие заканчивалось, разгоряченная весельем публика потихоньку начала растворяться по своим комнатам: наступало время отбоя.

Окликнув Георгия, парень пригласил присесть того на свободное подле себя кресло. Разговорились. Назвался Павлом. Родом из Кутаиси. По комсомольской путёвке рванул на БАМ. Шоферит в одном из бамовских посёлков на севере Амурской области. Приглянулась русская девчонка, дежурная по станции. Вот хочет жениться на ней и пустить семейные корни на Дальнем Востоке. И то – дело! Молодец!

Узнав от Гоши, что тот когда-то был у него на родине, и до слёз насмеявшись над русским восприятием кавказских тостов (а поскольку в фойе уже не было ни души), предложил прогуляться в свою комнату для продолжения занимательной беседы. Прихватив гармонь, оба приятеля бесшумно скрылись за дверью Павловой комнаты.

Открыв створки шкафа, хозяин комнаты вынул десятилитровую алюминиевую канистру. Резко хлопнула крышка горловины. Павел без спешки наполнил до трети гранённые стаканы прозрачной со специфическим запахом жидкостью. Подняв глаза на Георгия, как-то по-тёплому от души молвил: "За твой талант, генацвале! И до дна!»

…Дыхание перехватило, глаза сошлись в кучу у переносицы. Коробейников плюхнулся на стул и судорожно стал шарить рукой по столу, чем бы закусить. Это была…чача! Хозяин довольно хмыкнул, раскрыл холодильник и водрузил на стол глубокую салатницу, доверху утрамбованную шашлыком.

- Вот, земляки подкинули на всякий случай. А случай – это ты, Георгий!.. Так как ты говоришь – после каждого тоста опорожнял рог? – Павел громко засмеялся. – Не ты первый, кто на это клюет. Ты должен был всех их выслушать. А сколько их было, стариков? Восемь?! Да.… После того, как они произнесли здравицу в твою честь (ты же гость?!) , должен был сказать ответное слово, а потом уж и выпить!

Наступила небольшая пауза, заполненная аппетитным закусыванием. Павел придвинулся на стуле к разомлевшему от первой чарки Гоше, положив широкую ладонь на гармонь, спросил:

- Скажи, дорогой, а ты сможешь сыграть нашу…ну, "Сулико", а?

…Пели на два голоса и про Сулико, и про то, чтобы цвела под солнцем Грузия моя, и про тополя (без гармошки, акапелла). Павел владел бархатным с лёгкой хрипотцой баритоном, свободно с опорой на диафрагму брал верха, без рывков переходя на фальцет. Георгий старался достойно вести вторую партию. Вновь выпивали. Петь пытались негромко, чтобы не тревожить сон соседей.

- Скажи, дорогой, а эту – из «МИМИНО» ты сможешь?

- Могём и из «Мимино»!

Павел пел по-грузински, куплетов было много. Ну, а Коробейников старательно выпевал рефрен:

- Чито-гврито, чито-малгалито, да!..

Разбредаться стали далеко за полночь.

– Подожди, Георгий, я щас.

Поставив перед шкафом стул, с сопением и стоном взгромоздился на него, открыл антресоли и резким взмахом руки выдернул широкий плоский предмет, словно диск, плюхнувший в руки Гоши. Усевшись в позу кучера на стул, Павел улыбнулся:

- Это тебе на память. Носи, Георгий, Кокуца-куди зовется. А по-вашему – «аэродром».

Коробейников попытался было воспротивиться такой щедрости, но в ответ услышал резкое:

- Гоша, ша! Я сказал!..

Оставив Павлу на хранение гармонь, прижимая к груди подарок, Коробейников выпал в коридор и, шаркаясь плечом о стену, доплелся до своей комнаты. Долго царапал ключом по скважине и, наконец, открыв дверь, с порога подпиленным дубом увалился в кровать, уткнувшись носом в подушку.

...Трескучее дребезжание старого будильника прервало глубокий сонный провал Коробейникова. Привычным хлопком по макушке он заставил заткнуться противную облезлую железяку. Не поднимая от ночного перегруза век, Гоша с неохотой перевернулся на спину:

- Чито-гврито, чито-малгалито, да!

Язык приклеился к нёбу. Сушняк жёг пустыней Гоби. Открыв глаза, увидел непонятно как оказавшуюся на одном из плафонов трёхрожковой люстры громадную твидовую кепку с массивным козырьком, большого диаметра, с идеально ровным днищем. В не зашторенное окно стучали лучи апрельского солнышка. Стайка воробьев, снующая по подоконнику, выдавала весёлую весеннюю трескотню.

- Да, Гоша, ну у тебя и рожа!

В зеркале на Коробейникова пялилась помятая физиономия, обрамленная густющей щетиной.

На бритьё ушло довольно много времени. Процесс преобразования доставил Георгию особый кайф, — когда чисто выбритая мордаха была обильно опрыскана из пульверизатора ядрёно-едким жгучим «Шипром».

- Чито-гврито, чито-малгалито, да! Красавец! — С ударением на последнем слоге Коробейников широко улыбнулся и тщательно расчесал гребешком жёсткие с рыжинкою усы. Включённый походный кипятильник разбрасывал крупные пузыри, подпрыгивая в литровой банке. За окном спального корпуса раздался протяжный гудок подъехавшего автобуса марки «ПАЗ».

Водрузив на голову кепку-аэродром, из тёмно-коричневого длиннющего мохерового шарфа Георгий сотворил вокруг шеи модный «а ля хлыщ» — узел. Затем не спеша поместил своё гибкое тело в чёрное тонкого драпа долгополое по лодыжки пальто с глубокой до поясницы шлицей. Коричневые финские ботинки с парной молнией и высокими каблуками с медными набойками – всё это в ансамбле придало облику Гоши яркую презентабельность. Григорий с любованием ещё раз улыбнулся в зеркало — преображённому себе любимому, демонстрируя стройный ряд крупных зубов с небольшой щербинкой вверху.

- Мимино, слющай! Адын –в- адын!

Повесив на плечо спортивную сумку с пожитками, насвистывая киношный немудреный парафраз, вышел в коридор. Передав дежурной ключ от комнаты, пружинящей походкой направился в открытые двери автобуса.

Миновав лечебный корпус, крытый бассейн, жилой четырёхэтажный дом, "пазик" ровно зашуршал колёсами по освободившейся от зимнего наста гравийной дороге. Плотная поросль молодых, посвежевших ярко-зелёных сосен под дуновением лёгкого ветерка качнула на прощание вслед уезжающих своими веточками.

Обратный билет был на руках, времени до отхода поезда было предостаточно. На станции Чита-1 Коробейников вышел из автобуса и решил попытать счастье – сделать подарки своим дочкам.

Восьмидесятые годы века минувшего были перестроечными и архидефицитными. Но надежда приобрести или как тогда говаривали – «достать» что-нибудь такое, что вызвало бы радостные искорки маленького счастья в детских глазенках, заставила Георгия действовать оперативно, с верой в положительный исход.

- Чито-гврито, чито-малгалито, да!

Способность к перевоплощению у Гоши проявилась ещё в школьные годы. Ставя себя в предлагаемые обстоятельства, входя в образы придуманных героев, он получил всешкольное признание и титул артиста, а обладая ещё и абсолютным музыкальным слухом, владея несколькими инструментами и приятным голосом, Коробейников имел непререкаемый авторитет во всех компаниях, куда был вхож.

…Движение по тесному путепроводу через железнодорожные пути было настолько интенсивным, что гул от бензино-солярных монстров давил на перепонки ушей, а от плотной серой завесы выхлопных газов першило в горле. Но образ симпатичного Мимино настолько вошёл в плоть нашего Георгия, что тот перестал обращать внимание даже на выплески мутной жижи из-под колёс, мчавшихся встречных автомобилей. Он нёс себя, влюблённого в образ киногероя, надвинув на глаза громадную кепку, держал спину флагштоком, двигался по пешеходной дорожке мягким кошачьим шагом. Полы распахнутого пальто на жёсткой сатиновой подкладке резко хлопали, словно лебединые крылья на взлёте.

- Гамарджоба, генацвале! – Из окна встречной «Волги» высунулись улыбчивые черноусые кавказцы.

- Гамарджоба! – невозмутимо, с достоинством ответил Гоша, приложив к козырьку два пальца, и сделал лёгкий поклон.

Преодолев путепровод, Коробейников предстал пред двухэтажным розовым с пучеглазыми витражами зданием с интригующей вывеской над центральным входом – «Буратино. Детский Мир».

На втором этаже большая, весьма нервная разновозрастная стая женщин теребила в руках ползунковые комплекты, только что выкинутые на прилавок. Гвалт был подобен птичьему базару с Командорских островов. Мирно соседствующий отдел канцелярских товаров пребывал в наиполнейшем штиле. Не без труда миновав шумный потный дамский околоприлавочный хоровод, Георгий остановился у интересовавшего его отдела.

Скучающий взгляд голубых с поволокою глаз, обрамлённых тоненькими ниточками «прополотых» рейсфедером чёрных бровей, остановился на весьма экзотической для покупателей фигуре. Малиновый приталенный батник плотно облегал пышную с глубокой ложбинкой грудь. Перламутровые миниатюрные пуговички с трудом удерживались в растянутых петельках и готовые вот-вот оторваться под напором обворожительной «выставки». Бейджик, приколотый обычной булавкой, красноречиво свидетельствовал о том, что обладательница этой неподдельной прелести зовётся Ларисой Ивановной, она же является и старшим продавцом отдела канцтоваров.

- Вы что-то хотите, уважаемый? – гипнотизирующий взгляд Ларисы Ивановны ввёл Коробейникова в ступор.

- Фломастеры хочу, болшой и малэнкый коробка – не выходя из образа, выдавил Гоша.

Держа в поле зрения любопытного покупателя, Лариса Ивановна присела и вынула из-под прилавка две разноцветных коробки, большую и поменьше, с фломастерами и поднесла на открытой ладони Георгию.

- Сколько стоит?- пребывая всё в том же состоянии очарованности, выдохнул наш герой.

- За две – двадцать пять рублей, проворковала чаровница.

Дрожащими от волнения пальцами Коробейников вынул из нагрудного кармана пальто новую хрустящую сторублевку, не отрывая немигающих, полных смятения и любования глаз, положил купюру в тёплую ладонь продавщицы, произнеся полную

великодушия роковую фразу:

- Э! Сдачи нэ надо!

Лучше бы он промолчал! Увидев в руках Гоши такую редкость как фломастеры, женская масса с визгом обрушилась на канцелярский отдел, размазав по стенке очумевшего от такого напора Коробейникова.

…Информатор станции объявила отправление поезда. По расписанию наш герой через сутки должен оказаться дома. Поезд начал плавно покидать посадочную платформу, где в небольших выдолбах-лунках с талой водице плюхались воробьи, весело чирикая и с любопытством бросая взгляд глаз-бусинок вслед уплывающему поезду.

Со скрещёнными на груди руками, не раздеваясь, в надвинутой на глаза кепке и вытянутыми под столик ногами сидел Георгий на жёсткой нижней полке плацкарты. Картины минувших событий, словно кадры кинохроники, скакали в голове. Уже не звучал в ушах навязчивый парафраз, да и чито-гврито куда-то упорхнула… Сильно хотелось есть.

Подошедшая проводница положила на столик постельный комплект. И тут Коробейникова словно обухом по голове саданула мысль: "Я остался без денег!" Возвращаться к Ларисе Ивановне за сдачей, от которой он по-дурости отказался, было поздновато, однако.

Порывшись в карманах, он выскреб на стол тощенькую кучку мелочи. Стараясь не поддаться панике, все ещё пребывал в образе Мимино.

- Почём у вас кофе?

- Десять копеек.

- М-м-м. А чай?

- Шесть копеек.

- Чай хочу. – Подав десятикопеечную монету и приподняв козырек, с натянутой улыбкой посмотрел в глаза проводнице.

- Сдачи не надо!

Женщина еле сдержала улыбку, с грустинкой в глазах понимающе покачала головой. Затем, не торопясь, отсчитала четыре жёлтеньких копеечных монетки и положила на стол.

- И мне не надо.

-Чито-гврито, птичка-невеличка! Где твой дом?...

2019г. п. Тыгда.